Делюсь впечатлением от прочтения романа сегодня, в День спонтанного проявления доброты, что, впрочем, и неудивительно: в само`м романе такой спонтанности – очень и очень много, если, конечно, под спонтанным проявлением доброты понимать совершение добрых поступков просто так, без ожиданий встречных реверансов, а лишь потому, что иначе - нельзя.
И вот таких пронзительно-щемящих эпизодов чувствительный - СОчувствующий – читатель пропустит через себя немало: не раз и слёзы на глаза навернутся, и улыбка губы тронет, и сердце защемит… И что особенно приятно - в романе нет даже и намёка на мимишность или сюсюканье: лишь суровая правда жизни неустроенных одиночеств.
А одиночеств – три. Вернее, четыре. Ночная уборщица офисов – талантливая художница Камилла; продавец открыток в музее - аристократ Филибер Марке де ла Дурбельер, молодой повар - Франк Лестафье и его бабушка Полетта.
Сам же роман – если кратко и словами автора – об этом: " Сегодня тебе хочется одного - сдохнуть, а завтра просыпаешься и понимаешь, что нужно было всего лишь спуститься на несколько ступенек, нащупать на стене выключатель и увидеть жизнь в совсем ином свете… "
Бабушка Полетта - самый важный, на мой взгляд, "фоновый" персонаж, главный объект спонтанного проявления доброты в романе, своего рода лакмусовая бумажка для каждого, с кем она сталкивается на закате жизни.
Каждый же из вышеупомянутой троицы – со своей тайной и историей; в своём коконе-мирке, вход в который воспрещён. И весь роман – это история маленьких шагов навстречу друг другу, история приоткрывания створок и оттаивания душ… А потому, несмотря на НЕмимишность повествования, носовой платок желательно под рукой всё же иметь…
Ну, а вместо цитат хочется привести целые отрывки. Не скажу, что они – прямо вот очень такие портретные, но что красноречивые – точно.
Полетта и Франк Лестафье
- Врун…
Она улыбалась сквозь слезы.
- Завязывай, ба, так нечестно, а то я сейчас сам завою…
- Только не ты. Ты никогда не плачешь… Не плакал, когда был совсем маленьким; даже когда вывихнул руку, и то не ревел; я ни разу не видела, чтобы ты пролил хоть одну слезинку…
- Все равно, кончай.
…
Он доехал очень быстро, рухнул на кровать и уткнулся лицом в подушку, чтобы не разрыдаться. Только не сейчас. Он так долго держался… Продержится еще немного…
Камилла и Филибер
- Может, перейдем на ты, Филибер? Он побледнел.
- О нет, я… Что касается меня, я не смогу, но вы… Вы…
- Стоп! Отбой! Трубите отбой! Я ничего не говорила! Беру свои слова назад! И вообще, я нахожу разговор на «вы» очаровательным, очень…
- Оригинальным?
- Вот именно!
…
Они немного помолчали. Камилла пыталась не смотреть на дырявые башмаки Филибера, а он делал вид, что не замечает пятен плесени на стенах.
Камилла и Полетта Лестафье
В пакете лежал шарф - очень длинный, очень редкий и неважнецки связанный: дырка, нитка, две петли, дырка, нитка… два метра огрехов… Может, так теперь носят? Цвета тоже были весьма… как бы это сказать… специфические…
К подарку прилагалась записка.
Почерк престарелой учительницы, буквы в завитушках написаны дрожащей рукой бледно-голубыми чернилами.
"Мадемуазель, Франк не сумел объяснить мне, какого цвета у вас глаза, поэтому я использовала все цвета. Желаю счастья в Новом году.
Полетта Лестафье"
Камилла закусила губу. За исключением книги Кесслеров… это был ее единственный подарок. Боже, до чего уродливый… И какой прекрасный…
Франк и Филибер
Франк Лестафье пал духом.
И даже испытывал легкое желание заплакать…
Ну и? Что не так, парень?
Ну-у… Откуда начинать?
Паршивая работа, паршивая жизнь, бабка в богадельне и грядущий переезд. Отдых на продавленном диване-раскладушке. Расставание с Филибером. Он больше не будет щекотать его, чтобы научить защищаться, отвечать, реагировать, привлекать к себе внимание, наконец. Не сможет дразнить, называя сладким котеночком. Перестанет подкармливать вкусненьким. Лишится возможности изумлять своих подружек видом кровати короля Франции и роскошной ванной комнаты. Не услышит, как Филибер с Камиллой беседуют о войне 14-го года, будто сами в ней участвовали, или обсуждают Людовика XI, словно он с ними не раз выпивал.
…
- Филу…
- Угу…
- Что такое эта девушка?
- А?
- Эта девушка, которую ты для нас нашел… Кто она такая? Инопланетянка?
Филибер улыбался.
- Фея…
- Именно так… это… Она - фея… Ты прав. Скажи… у них… у фей… есть пол или…
...
Камилла открыла окно и выкинула на улицу огромный чемодан. Сходивший с ума от беспокойства Франк подпрыгнул:
- Черт, да что у нее за мания - швырять вещи в окно?
Он смеялся. И плакал.
- Господи, Филу… - По его щекам катились крупные слезы. - Я уже сколько месяцев не могу смотреть на себя в зеркало… Веришь? Нет, ты мне скажи, веришь? - Франка била крупная дрожь.
Филибер протянул ему платок.
- Все хорошо. Все хорошо. Мы станем ее баловать… Ни о чем не волнуйся…
Франк высморкался и кинулся к своим девочкам, пока Филибер подбирал чемодан.
Камилла – Франк Лестафье – Филибер
- К счастью, я… Мне лучше. Полагаю, я сумел перейти через подъемный мост… И я… Я покинул свои владения, чтобы просто любить жизнь… Встретил людей куда благороднее себя и… Некоторые из них сидят сегодня в зале, и я не хотел бы смущать их, но…
Филибер смотрел на них, и все повернулись к Франку и Камилле, а они безуспешно пытались… пытались проглотить комок в горле.
Потому что человек, вещавший со сцены, этот верзила, смешивший их рассказами о своих несчастьях, был Филу, их ангел-хранитель, их СуперНесквик, спустившийся к ним с неба. Тот, кто спас их, обняв худыми ручищами за поникшие плечи…
Камилла и Франк Лестафье
Она была уже в дверях, когда Франк спросил, указав подбородком на блокнот:
- Твоя работа?
- Где ты его нашел?
- Эй… Спокойно… Он лежал на столе… Я только посмотрел, пока ждал тут…
Она собиралась ответить, но он продолжил:
- Если я скажу кое-что приятное, ты меня не покусаешь?
- Попробуй…
Он взял блокнот, перевернул несколько страниц, дождался, когда она обернется, и произнес:
- Знаешь, это просто супер… Суперздорово… Чертовски здорово нарисовано… Это… Так я думаю… Я не очень-то во всем этом секу, то есть совсем не секу, но я вот уже два часа сижу здесь, на этой кухне, где можно окоченеть, и не заметил, как прошло время. Я ни минуты не скучал. Я… смотрел на все эти лица в блокноте… На моего Филу и всех этих людей… Как они все похожи… и до чего красивые… А уж квартира… Я год здесь живу и думал, здесь пусто… То есть я ничего не видел… А ты… ты… В общем, суперские рисунки…
- Чего ты плачешь?
- Нервы…
- Вот еще новости… Хочешь еще пива?
- Нет. Спасибо. Пойду спать…
…
- Камилла…
- Да?
- Скажи мне что-нибудь хорошее…
- Зачем?
- Чтобы год хорошо начался…
- Нет. Я тебе не музыкальный автомат.
- Ну, давай… Она обернулась.
- Пусть тряпки и салфетки лежат в одном ящике, жизнь гораздо забавнее, если в ней есть место беспорядку…
- Хочешь, чтобы я сказал тебе что-то приятное в честь Нового года?
- Нет. Да… Давай.
- Знаешь, что… Твои тосты были просто великолепны…
…
У нее зазвонил мобильник.
- Это я.
- Знаю, номер высветился…
- Уверен, ты там сейчас изображаешь романтическую героиню, разнюнилась, захлебываешься слезами и соплями… Уверен, стоишь одна в конце платформы, как в кино, и оплакиваешь любовь, исчезнувшую с облачком белого дыма…
Она улыбнулась сквозь слезы.
- Вовсе… Вовсе нет, - наконец выговорила она, - я… Я как раз выхожу с вокзала…
- Врушка, - произнес голос у нее за спиной.
Она упала в его объятия и прижалась к нему крепко-крепко-крепко-крепко. До хруста в костях.
Она плакала.
Говорила, не умолкая; сморкалась в его рубашку; снова лила слезы, выплакивая двадцать семь лет одиночества, тоски, подлых ударов по башке; она рыдала о недоданных ласках; горевала о безумии матери; о рассеянности отца; пустых хлопотах и своей вековой усталости; признавалась, как часто ей бывало холодно и голодно; и как много ошибок она сделала; и как предавала, и ее предавали; и как у нее вечно кружилась голова, словно она стояла на краю пропасти. Она поведала ему о своих сомнениях насчет собственного тела, и о привкусе эфира во рту, и о постоянном страхе оказаться не на высоте. И о Полетте. О доброте и нежности Полетты, за пять с половиной секунд обратившейся в серый тлен…
Он прикрыл ее полами своей куртки и уперся подбородком ей в макушку.
- Ну ладно… Ладно… - тихонько шептал он, сам не зная, что хочет этим сказать: "Ладно, поплачь еще, выплачь все слезы" или "Ладно, все в порядке, довольно лить слезы".
Пусть сама решает.
Это почти финал романа. Почти – потому что в са`мом конце будет свадьба. И в отличие от сказочной, после которой всё только начинается, в этот хэппи энд веришь всем сердцем: он выстрадан и выстроен чередой событий и поступков, переплетением судеб и характеров, слезами и горем, жизнью и смертью…
Комментариев нет:
Отправить комментарий